Наталия Лескова

«Я не вступаю в споры с Книгой Бытия...»

К 200-летию со дня рождения Чарльза Дарвина

Если мы позволим дать себе волю воображения, может вдруг оказаться, что животные – наши братья по боли, болезням, смерти, страданиям и бедствиям, наши рабы в самой тяжелой работе, спутники в развлечениях – разделяют с нами происхождение от общего предка – и все мы слеплены из той же глины.

Чарльз Дарвин

 

Нынешний год назван годом Чарльза Дарвина. В Англии, откуда он родом, празднуются одновременно две важные даты – 200 лет со дня рождения основоположника современной теории эволюции и 150-летие публикации его важнейшего труда «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь». Как остроумно заметил известный российский биолог Александр Дубров, «Дарвин – это мыслитель, от которого мы все произошли».

Тем не менее, дарвинизм, как и сама личность ученого, сегодня оценивается крайне противоречиво. Многие современные исследователи полагают, что эволюционная теория Дарвина давно и безнадежно трещит по швам, а одной из главных бед, принесенных учением, называют отлучение человечества от веры в Бога. Попробуем в этом разобраться.

Чарльз Дарвин родился 12 февраля 1809 года в семье известного врача Роберта Дарвина. Его дед Эразм был известным ботаником и поэтом, даже естественнонаучные сочинения у него были выдержаны в стихотворном стиле. А вот Чарльз всем своим поведением поначалу доказывал поговорку «В семье не без урода»: в колледже слыл тугодумом, учить уроки и сочинять стихи не желал. Правда, университетские экзамены выдержал успешно. И все-таки продолжить семейную традицию не смог – ушел со второго курса медицинского факультета Эдинбургского университета по весьма прозаической причине: не переносил вида крови. Так что, как это ни удивительно, специального биологического образования у известнейшего ученого-биолога не было.

Дарвин, которому позже приписали жесткость и даже жестокость во взглядах на отношения в природе и обществе, был человеком необыкновенно чувствительным и сострадательным. Еще ребенком он признавался, что не может собирать коллекцию из живых бабочек и жуков – потому что считает себя не вправе их умерщвлять. В «Автобиографии» он рассказывает, что, опаздывая в школу, «усердно молил Бога о помощи»[1], а успев на урок, «приписывал успех не скорости бега, а молитве»[2]. «Как это ни парадоксально, в семье отца-атеиста рос искренне верующий ребенок, – пишет по этому поводу современный биолог и исследователь научного наследия Дарвина Галина Муравник. – Юный Дарвин, горячо любивший отца, глубоко переживал его безверие»[3]. Его детскому воображению рисовалась страшная посмертная участь каждого, кто отпадет от Бога.

Отец, в конце концов, смирился с необычайной набожностью сына. Вскоре с его благословения Чарльз стал студентом богословского факультета Кембриджа. По окончании учебы он сдал выпускные экзамены и получил степень бакалавра теологии. Теперь Чарльз имел право получить приход и начать пасторское служение. Однако жизнь повернулась иначе.

Во время обучения в лучших университетах Англии Дарвин получил глубокие познания не только в богословии, но и в зоологии, ботанике и геологии, приобрел навыки и вкус к полевым исследованиям. В ходе путешествия на корабле «Бигль» на него произвели самое сильное впечатление «многочисленные факты, которые можно было объяснить только на основании предположения, что виды постепенно изменялись, и проблема эта стала преследовать меня». Однако среди дневниковых записей были и другие, которые цитируют редко. «Мне казалось, что здесь я присутствовал при самом Акте Творения», – пишет Чарльз. При виде девственного тропического леса он испытал мистическое чувство Бога: «И здесь, и там мы видим Храмы, наполненные разнообразными произведениями Бога Природы. Никто не может пробыть в этих диких местах, не испытывая волнения и не почувствовав, что в человеке есть нечто большее, чем простое дыхание его тела»[4].

Тем не менее, из кругосветного плавания Дарвин вернулся в смятении: накопленные им естественнонаучные знания вступали в противоречие с его недавними религиозными воззрениями. «Свойственное Дарвину (и не ему одному) буквальное понимание Священного Писания в конце концов привело к тому, что он почти полностью разуверился в Ветхом Завете, считая описанные в нем события Священной Истории чуть ли не мифическими. Его разум ученого требовал четкости не только в научной деятельности, но и во всем остальном, не делая исключений для веры. Он ощущал потребность в осязаемых, материальных доказательствах всего того, что описано в Священном Писании»[5].

Однако отречься от Бога Дарвин не мог. «Я отнюдь не склонен был отказываться от своей веры, я убежден в этом, ибо хорошо помню, как я все снова и снова возвращался к фантастическим мечтам об открытии в Помпеях или где-нибудь в другом месте старинной переписки между какими-нибудь выдающимися римлянами или рукописей, которые самым поразительным образом подтвердили бы все, что сказано в Евангелии»[6], – пишет он в «Автобиографии».

Духовный путь Дарвина не был простым. Не найдя искомых «вещественных доказательств», к тридцати годам ученый стал придерживаться деизма – философского учения, признающего божество началом и основой всех вещей, но в противоположность теизму отрицающего Бога как Личность, Откровение и Промысел. В конце жизни он стал разделять позиции агностиков, отвергающих возможность познания мира и достижения Истины. Роль науки для него теперь ограничивалась лишь описанием явлений и феноменов. Но и эта философия не принесла успокоения. До конца дней, по свидетельствам самого ученого, он находился в непрерывном духовном поиске, стараясь совместить науку и религию, истины научные и духовные.

Человеком, отпавшим от Бога, он себя никогда не считал. Однажды, когда он был уже на склоне лет, с письмом к нему обратился студент, для которого, судя по всему, ученый был высочайшим научным авторитетом. Юношу чрезвычайно волновал вопрос веры в Бога. Вот ответ Дарвина: «Нельзя себе представить возникновение этой красивой и дивной Вселенной с населяющими ее сознательными существами как результат простой случайности – этот факт является для меня главным доказательством в пользу допущения существования Бога»[7].

В письме к близкому другу, геологу Ч. Лайелю, есть такие строки: «...я не вступаю ни в какие споры с Книгой Бытия, а привожу лишь факты и некоторые заключения из них, которые мне кажутся справедливыми»[8]. Здесь позиция ученого предстает в ином свете, комментирует Галина Муравник: «Он весьма корректен в своих выводах и вовсе не старается поставить читателей перед альтернативой: долгая эволюция или создание мира в шесть дней. Более того, в другом письме Лайелю он признает: "При современном состоянии наших знаний мы должны допустить сотворение одной или нескольких немногих форм, точно так же, как физики допускают существование силы притяжения без объяснения ее"»[9].

После плавания на корабле «Бигль» в течение 20 лет со свойственной ему скрупулезностью ученый работал нал книгой «Происхождение видов путем естественного отбора». Ее успех превзошел все ожидания. Идея эволюции встретила страстную поддержку одних ученых и жесткую критику других. Этот и последующие труды Дарвина сразу после выхода переводились на многие языки. Примечательно, что русский перевод книги Дарвина «Изменения животных и растений при одомашнивании» был опубликован раньше, чем ее оригинальное издание. Выдающийся русский палеонтолог В.О. Ковалевский переводил эту книгу с издательских гранок, предоставленных ему Дарвином, и публиковал ее отдельными выпусками.

 

Витрина «Архантропы» зала «Макроэволюция» в Государственном, Дарвиновском музее

Теория Дарвина, горячо поддержанная теоретиками марксизма, на многие годы воцарилась и в нашей стране. Правда, сам Дарвин о таком признании не помышлял, он не собирался использовать свое учение для пропаганды каких-либо политических идей. Предложение Маркса и Энгельса посвятить ему свой главный труд не встретило у него никакого энтузиазма, а присланный ему экземпляр «Капитала» с дарственной надписью так и простоял на книжной полке с неразрезанными страницами. Так что о своих отношениях с марксизмом Дарвин мог бы сказать: без меня меня женили. Впоследствии из контекста сложного и многогранного дарвиновского учения советское государство (как, впрочем, и постсоветское) взяло на вооружение только то, что казалось выгодным его руководству: идею о происхождении человека от обезьяны и естественный отбор.

Сегодня эволюционная теория Дарвина набирает все большее количество скептиков и оппонентов, аргументация которых подтверждается археологическими и палеонтологическими данными. Несколько лет назад на территории Африки ученые обнаружили прекрасно сохранившийся скелет девочки, жившей несколько миллионов лет назад. Как выяснили исследователи, эта девочка мало чем отличалась от наших юных современниц. Среди фрагментов лицевой части черепа удалось обнаружить речевой аппарат – подъязычную кость, поддерживавшую мышцы глотки и языка. Однако, если следовать теории Дарвина, такого не может быть! Человечеством, тем более говорящим, на Земле тогда, как говорится, и не пахло. Археология – не слишком древняя наука, ей чуть больше двух столетий. Палеонтология еще моложе. Если в прошлом веке ученым казалось, что с помощью теории эволюции видов Чарльза Дарвина им удалось ответить на все вопросы о происхождении рода людского, то сейчас чем больше находок, тем больше вопросов, которые остаются без ответов. Остается строить более или менее убедительные гипотезы, пытаясь приспособить их к новым ошеломительным фактам.

Во время недавних раскопок в районе Гибралтара, рассказывает директор НИИ палеонтологии член-корреспондент РАН Алексей Розанов, археологи пришли к выводу: неандертальцы, которых многие годы было принято считать нашими вымершими предками, на самом деле и не думали вымирать и продолжали жить рядом с предками людей, предпочитая с ними не пересекаться. По всей видимости, неандертальцы вообще нам не родня. И то же самое можно предположительно сказать об обезьянах.

Раскопки в Африке, Крыму и других частях света подтверждают: по строению костей и составу ДНК человекоподобные обезьяны, такие, как горилла и шимпанзе, куда родственней неандертальцу, чем современному человеку. Выходит, мы произошли не от обезьяны? Тогда от кого же? В разноголосице научных споров все увереннее звучат голоса многочисленных оппонентов: одни считают уже доказанным божественное происхождение человека, другие настаивают на том, что жизнь на Землю была занесена из космоса, третьи придерживаются красивой и стройной гипотезы о древних добиблейских цивилизациях – Атлантиде, Гиперборее и пр. Однозначного ответа, как же все было на самом деле, нет. И теория Дарвина здесь тоже бессильна. Однако, какой бы спорной сегодня эта теория ни казалась, умалять ее значение было бы несправедливо и неразумно, считает доктор биологических наук Александр Дубров. Главную заслугу Дарвина он видит в том, что тот установил механизм эволюции, объясняющий как многообразие живых существ, так и их изумительную целесообразность, приспособленность к условиям существования. Основы экологии, биогеографии, филогенетической систематики и этологии (науки о поведении животных), заложенные в трудах Дарвина, развились в самостоятельные науки и, в свою очередь, внесли важнейший вклад в формирование современных представлений о путях, механизмах и закономерностях эволюции. Так что Дарвин жил, жив и еще долго будет жить.

Выдающийся русский ученый и революционер Петр Кропоткин в свое время посвятил исследованию духовного смысла учения Дарвина несколько серьезных, проникновенных статей. В области биологии идеи Кропоткина о взаимопомощи как факторе эволюции, об отсутствии внутривидовой борьбы представляли собой развитие одного из важных направлений дарвинизма. Эти идеи он перенес и на общественную жизнь. Он признавал, что биологическая и социальная жизнь проникнуты началом борьбы, но социальная борьба, утверждал Кропоткин, плодотворна и прогрессивна только тогда, когда она помогает возникновению новых форм, основанных на принципах справедливости и солидарности. Сформулированный ученым закон взаимной помощи лег в основу его этического учения, которое он развил в своем незавершенном труде «Этика». В этой книге он характеризует Дарвина не как жестокого разрушителя гуманистических традиций, ратующего за уничтожение слабых, а как человека ищущего, «духовной жаждою томимого».

«Когда Дарвин выступил со своей теорией о борьбе за существование и представил эту борьбу как главный двигатель прогрессивного развития, он <...> поднял этим самым старый вопрос о нравственном или безнравственном лике природы, – пишет Кропоткин. – Происхождение понятий о добре и зле, занимавшее умы со времен Зенд-Авесты, снова стало предметом обсуждения – с новой энергией и с большей глубиною, чем когда-либо». По Кропоткину, дарвинисты представляли природу «как громадное поле битвы, на котором видно одно истребление слабых сильными и наиболее ловкими, наиболее хитрыми. Выходило, что от природы человек мог научиться только злу»[10]. Эти широко распространившиеся воззрения, однако, в корне неверны, приходит к выводу исследователь. «У человека есть высшее представление о "добре" и <...> вера в постепенное торжество добра над злом глубоко внедрена в человеческую природу. Но раз оно так, он обязан объяснить, откуда взялось это представление о добре?»[11]

Кропоткин рекомендует всем, кто желает разобраться в этом вопросе, внимательнее читать Дарвина: великий эволюционист «сам указал на другую сторону жизни природы. В самой природе, писал он, мы видим рядом со взаимною борьбою другой разряд фактов, имеющих совершенно другой смысл: это факт взаимной поддержки внутри самого вида; и эти факты даже важнее первых, потому что они необходимы для сохранения вида и его процветания. На эту в высшей степени важную мысль большинство дарвинистов отказывается обратить внимание». Являясь, таким образом, необходимым для сохранения, процветания и прогрессивного развития каждого вида, инстинкт взаимопомощи стал тем, что Дарвин назвал постоянно присущим инстинктом 1(a permanent instinct), который всегда в действии у всех общительных животных, в том числе, конечно, и у человека», – подводит итог ученый. Проявившись уже в самом начале развития животного мира, этот инстинкт, без сомнения, «так же глубоко заложен во всех животных, низших и высших, как и материнский инстинкт, быть может, даже глубже, так как он присущ даже и таким животным, как слизняк, некоторым насекомым и большей части рыб, у которых едва ли есть какой-либо материнский инстинкт. Дарвин поэтому был совершенно прав, утверждая, что инстинкт "взаимной симпатии" более непрерывно проявляется у общительных животных, чем чисто эгоистический инстинкт личного самосохранения. Он видел в нем зачатки нравственной совести, что, к сожалению, слишком часто забывают дарвинисты»[12].

С тех пор как были написаны эти строки, прошло почти сто лет.

Идеи Кропоткина, исследовавшего в начале прошлого века духовный смысл эволюционного учения Дарвина, не забыты. Наоборот, сегодня они становятся все более актуальными, и с ними, между прочим, связаны представления о будущем человечества, пессимистические и оптимистические прогнозы. Размышляя о физической (биологической) антропологии и антропологии культуры, академик РАН Вяч. Вс. Иванов пишет: «Русский мыслитель-анархист князь Кропоткин предположил, что взаимопомощь как принцип организации характерна для сообществ животных и людей. Сходную точку зрения высказывал и наш выдающийся генетик Эфроимсон, выдвинувший гипотезу о врожденности альтруизма. Можно думать, что основанные на этом моральные, этические и религиозные системы запретов при самом своем зарождении играли существенную эволюционную роль, обеспечивая выживание и сохранение вида. Их возникновение было одним из первых шагов на пути создания ноосферы. В этом смысле можно сказать, что ноосфера с самого начала имела большое значение для всего вида в целом. Растущая в последнем столетии неуверенность в будущем человечества может быть связана с нарушением этих механизмов контроля»[13].

Но это – осмысление и признание дарвиновского учения на теоретическом уровне, в контексте философии космической реальности. Однако большинство наших соотечественников имеют весьма смутное представление об учении Дарвина и о его идее, суть которой в том, что одной из движущих сил эволюции являются «зачатки нравственной совести». Что касается государственных и социальных механизмов контроля, обеспечивающих нравственное здоровье общества, то они, похоже, отменены за ненадобностью. Со школы нам по-прежнему твердят об обезьянах, от которых мы все произошли, и естественном отборе, убивающем слабых и нежизнеспособных. Такой подход к великой теории, по всей видимости, очень удобен тем, от кого зависит общественное устройство. Людям навязывают догму: именно естественный отбор движет не только природой, но и обществом, и если теряют здоровье и уходят из жизни сирые и убогие, больные и социально незащищенные категории населения – инвалиды, пенсионеры, люди, лишившиеся работы и средств к существованию, то так им и надо... Ведь это – закон природы! Выживают сильнейшие – те, у кого деньги и власть. Однако вовсе не эти глубоко безнравственные выводы хотел Донести до нас Чарльз Дарвин – человек, до конца дней проникнутый чувством Бога и нравственного долга.

Когда этот материал готовился к печати, появилось неожиданное сообщение: Ватикан признал учение Чарльза Дарвина. В британской «Тайме» говорится: «Представитель Ватикана заявил, что теория Дарвина не противоречит библейской версии сотворения мира и живых организмов. Глава папского совета по культуре уточнил, что эволюционные идеи можно найти в текстах Фомы Аквинского и Святого Августина и что католическая церковь никогда официально не порицала теорию Дарвина. «На самом деле, говоря об эволюции, мы говорим о мире в таком виде, как его создал Бог», – добавил архиепископ Жанфранко Равази.

---

 

Лескова Н. «Я не вступаю в споры с Книгой Бытия...».
– Культура и время. – 2009. – №2. – С 126-131.

 

---

Педагогика Культуры № 23 (2015)